Тишину и покой этого Рождественского вечера нарушал только лёгкий зловещий ветерок в кронах деревьев. Он стылым мельничным жерновом с могильным скрежетом сбивал облепивший берёзы лёд, а тот падал и падал за шиворот и на голову, увлекая за собой некрупные ветки с сучьями и кореньями вместе тоже. Очень тревожно вечерело. Наконец, прихрамывая на одну ногу, я добрался до запасённого ещё с осени места. Воткнул в снег треногу с фотоаппаратом. Прищурясь прицелился, затаился и стал ждать, когда солнце сядет пониже и подпустит поближе. Спокойно было не долго. Слева раздался звонкий хруст кустов и из них на поляну выглянула лосиная морда, как тогда показалось размером с дирижабль. Ужас оцепенил меня с ног до кончика головы. По добрым глазкам лося было понятно, что не ел он давно и хочет сильно. Захотелось прокричать ему: «Постойте дяденька!!! Вот почему - то именно сейчас так жить хочется! Я ведь ещё крайне молод!» Терять времени нельзя было ни секунды. Максимально округлив глаза, я бросил всё что имел, и даже две перчатки! Более – менее толстые деревья были позади метрах в двадцати. Конечно, на одном из них я мгновенно и высоко - высоко укрылся! И сделал всё это так бесшумно и прытко, что лось меня вроде бы даже и не заметил. Ну, по крайней мере ничего не сказал. Прошёл наискосок по поляне, громко сопя, и был такой. Только вон на снегу в кадре наследил. Конечно, спускаться вниз очень не хотелось. Будь теплее, а не минус десять может я на дереве бы даже и заночевал. Но нос стал сизеть, а руки неметь. И вот когда обе руки наотрез отказались хвататься за спасательную ветку, на землю я опустился ещё быстрее, чем взобрался на дерево. Прихрамывая уже на обе ноги и правый бок, я всё же вернулся к одиноко торчащему на поляне фотоаппарату. А закат к тому времени уже почти догорел… До сих пор так сильно в лес хочется! «По – большому»!