Я люблю говорить по телефону...

Она нравилась разным мужчинам.

И сейчас, когда она рассказывает мне быстро и оживленно историю своей жизни, передо мной проплывают разные образы и обрывки ситуаций,

Когда в ее жизни появился он, сверкнув, как прекрасно отшли фованный алмаз, она увидела наконец, что жизнь светла и полна ярких бликов. Он был безумно красив сам и очень ценил красоту вокруг. Он смог оценить ее красоту. Это был первый мужчина в ее жизни, который обратил внимание на ее утонченные аристократические пальцы, которыми она в тайне давно гордилась. Он делал ей комплименты по поводу ее платьев и прически, что было удивительно и приятно. Он видел, как она расцветала рядом с ним, прямо светилась вдруг каким-то матовым, но очень чистым светом, так что даже предметы, находящиеся в ее тени, вдруг принимали какую-то другую, более утонченную и изящную форму... Они были красивой парой. Их свадьба была очень пестрой, искристой и картинной одновременно.

Он мог смотреть на нее часами, наслаждаясь игрой ее прекрасного тела и сиянием, которое всюду сопровождало ее, раскидывая яркие искры и грозя зажечь его тоже этим удивительно изменчивым пламенем. Все, что она делала, она делала красиво. Он любил ее. Он действительно любил ее. А она любила говорить по телефону. Это было уже не так красиво. Очень быстро ему надоела эта однообразная картина, повторяющиеся позы, повторяющаяся мимика... Трубка, прижатая к уху, делала ее лицо асимметричным и красным. Эта чертова трубка поглощала весь ее блеск и свет. Она становилась серой и бесформенной. Это было отвратительно. Разговор мог длиться часами, а ему было все тяжелее и тяжелее смотреть на это. Ему казалось, что его пространство сужается и сам он становится каким-то маленьким, еле-еле различимым на фоне этой безобразной, нахально оранжевой трубки. Посмотрев на все это со стороны, он принял решение и ушел во время очередного телефонного разговора. Она заметила не сразу, сначала ей пока залось, что где-то в кухне просто перегорела лампочка.

«Ну что ж, — подумала она, — какое-то время посижу в темноте»... Потом в ее жизнь напористо и неожиданно ворвался он. Он был сильным и уверенным. Он носил ее на руках, угощал необычайно вкусными вещами, и рядом с ним она почувствовала себя удивительно легко... Она постоянно ощущала его поддержку и тепло, он будто подставил свою спину, чтобы защитить ее от всех промозглых городских ветров. Свобода и радость наполняли ее тело, когда они оставались одни. Он чувствовал, какой сочной становится она рядом с ним. Нежные прикосновения ее рук иногда вдруг становились настолько горячими, что все его существо таяло и парило, заполняя все пространство вокруг на долгие часы. Он называл ее изюминкой или вишенкой. Ему нравились ее пушистые, пахнущие сухими ромашками волосы. Она вообще как-то необыкновенно пахла. Иногда она казалась ему нежным душистым цветком, растущим и набирающимся сил под его теплыми упругими руками. И еще в ней чувствовалась какая-то редкая свежесть, которой он был очарован до головокруженья. Каждая встреча с ней разгоралась в нем обжигающим пламенем. Он любил ее. Он чувствовал, что любил ее. А она любила говорить по телефону.

Это отталкивало его. В эти моменты она становилась неуловимой, ускользающей, как тающая ледышка. Вся ее нежность и трепетность уходила туда, в бездонные недра этой шершавой дурацкой трубки.

После раз говора ее ухо становилось горячим и пахло пластмассой. Это было тошнотворно. Когда она разговаривала по телефону, он пробовал привлечь ее внимание, дотрагиваясь до нее, или сажая на колени, или даже затевая легкомысленную безобидную возню. Но все было напрасно. Рядом с трубкой она была холод на и бесчувственна. Казалось, все, что может сейчас тронуть ее, находилось там, в этой душной глубине телефонных проводов. Он чувствовал себя обиженным и обделенным, словно какой то противный скользкий зверек поселился в нем. И когда, как он понял, в этом доме уже не осталось больше ничего, кроме слов, он прорвал эту словесную завесу и даже не закрыл за собой дверь. Она заметила не сразу... сначала ей показалось, что это просто сквозняк.

«Ну что ж, — сказала она, — на какое-то время можно закутаться потеплее». Внезапно она услышала телефонный звонок. Голос был приятным и удивительно мелодичным. Несмотря на то, что номер был ошибочным, разговор завязался сам собой, нанизывая слова, как маленькие жемчужины на шелковую нитку... Его голос был низ ким, бархатно-глубоким. Он играл интонациями и тональнос тями, часто, увлекшись этой музыкой, она теряла нить разговора, но это даже еще больше нравилось ей. Она слушала его само забвенно, иногда включаясь и снова выпадая в молчаливое присутствие, наполненное не только тишиной, но и тихим, еле различимым ее дыханием. Но уж если она бралась за повествование, то ее голосовые связки трудились, добросовестно расставляя акценты и понижая голос в нужных местах. А ему было приятно слышать этот звонкий округлый щебет, это слегка раскатистое «ррр» и слегка свистящее «ссс», ему нравилась гамма ее голо са, и в этом общем ритме он находил особую прелесть и изящество. Они могли часами исполнять эту сюиту для двух голосов и телефона... Их мир был наполнен звуками, тихими и громкими, высокими и низкими, резкими и протяжными... Они оба обладали достаточным композиторским талантом, чтобы каждый раз делать эту песню неповторимой, а вариации узнаваемыми... Она обожала его за неожиданность и спонтанность, ей казалось, что она, наконец, нашла то, что искала: созвучность, резонанс. Как будто они даже дышат в унисон... Она поняла, что она любит его, что она действительно любит его...

Хммммм... Вот уже второй месяц я общаюсь с ней по телефону. Я понятия не имею, как она выглядит и насколько бархатистая у нее кожа. Она нравится мне. Она прекрасный собеседник. Я ее понимаю. Она удивительно умеет слушать. Только что она сказала, что любит меня. Но я не люблю ее, я люблю говорить по телефону. Слышишь, я люблю говорить по телефону...