Советская

Она приходит на стадион почти каждый день. В любую погоду и время года. Летом бегает. Зимой встает на лыжи. Наблюдая, как она пробегает свою 10-километровую(!) норму, много раз думала, что в таких людей мы больше не вырастаем. То ли не хотим, то ли уже не можем. Все в Бабушке Кате говорит о жесткости характера и непреклонной целеустремленности, свойственной советскому человеку, привыкшему всё личное подчинять общественному и, не жалея себя, всегда поступать, как должно.

Давно хотелось, узнав о её судьбе, написать материал, но она всё отказывалась. И вот месяц назад подошла сама.

- Вас интересуют воспоминания о Великой Отечественной войне? Я вам принесу кое-какие записи, будет интересно — напечатаете, сказала она. И буквально на следующий день у меня в руках был скромный листок. В небольшом рассказе уместилась Война. Она перед вами:

Серёжа

1942 год. Февраль. Группа бойцов морской пехоты ценой огромных жертв вышибла немцев из нашего посёлка, обеспечивая свободный проход железнодорожных поездов из Азова в Ростов.

С полуночи до рассвета шла ожесточенная пальба из винтовок и пулеметов. К утру стало все затихать, и в это время во дворе дома послышались громкие голоса. Двери отворились ( они никогда не запирались) и вошли четверо матросов в бескозырках, неся на руках раненого. Это был юный матрос. Когда того положили на кровать и мама увидела его рану, то упала в обморок. Вся спина юноши представляла собой кровавое месиво. Было видно ослепительно белую кость правого плеча.

Бойцы, попросив сделать все возможное, ушли. Мама, вскипятив воду и налив её в чашки, посадила меня на табуретку рядом с Сережей (так его звали) и велела вытирать тряпочкой, смоченной в воде, его лицо и шею. Сама же, сделав отвар из богородской травы, наложила на открытую рану компресс.

Я сидела рядом с Сережей. Он почти все время глухо стонал. Ему было всего 19 лет. Иногда, приходя в сознание, он ласково говорил со мной и целовал мои пальчики. Я спросила у мамы, почему он так делает. В ответ она сказала лишь: «Ты просто тоже его поцелуй». А так как я не умела этого делать, будучи совсем маленькой, то просто лизала его язычком, и все спрашивала: «Мама, мама, а почему Сережа такой соленый?». Мама лишь плакала.

Так прошло пять суток, и только стало казаться, что ему полегчало, как пришли моряки и забрали Сережу. Когда они его уносили, он все шептал мне: «Я вернусь, Сестренка!».

Я долго еще потом спрашивала маму, почему он не приходит. Конечно, больше я его не увидела. Он, наверное, погиб. Прошло более 70 лет, но через прошедшие годы и сейчас слышу его слова: «Я вернусь, Сестренка!».

Екатерина СТРИЖИЦКАЯ

Через несколько дней произошла ещё одна встреча с бабушкой Катей. Мы говорили там же, на стадионе, зайдя в одно из зданий. Стекала грязная вода с лыжных ботинок на пол. Виновато плелись друг за другом секунды — время медлило, отворачивалось от страшных и болезненных слов. Около года посёлок, в котором жила маленькая Катя, то занимали немцы, то отбивали наши. По её словам, в оккупации жили какое-то время в 41-м, 42-м и 43-ем годах. Больше десяти месяцев она, первоклашка, ходила в немецкий класс.

- Нас было 18 девочек и 8 мальчиков в этом классе. Все голубоглазые и белобрысые. Учили две немки. Ничего плохого нам не делали, но разговаривать и писать разрешали только на немецком. Один раз лишь, когда одна из нас отказалась это делать, «учительница» подошла и потянув её вверх за косицу, приподняла над стулом, с силой стукнув лицом о парту. Это был единственный такой случай. Я долго потом помнила все немецкие песенки, а сейчас уже позабыла их.-
Не приведи Господь, чтобы вас расстреливали
До сих пор перед глазами Бабушки Кати стоит улыбающееся лицо рыжего пилота. В бреющем полете его самолет кружит над девочкой, бегущей с кошелкой в руках. В какой-то момент она, не удержавшись, падает и мимо неё проходит пулеметная очередь

- Я и сейчас вижу его, стреляющего в меня и улыбающегося во весь рот, - говорит бабушка Катя. Ей пришлось это пережить, возвращаясь домой с железной дороги, куда она носила обед своему отцу, трудившемуся путейцем. Тот работал на ветке «Ростов-Азов», которую постоянно бомбили.

Второй отчаянный случай, когда немцы едва не изуродовали мать, произошел уже во время оккупации. В их дом распределили солдат.

- Они заставили маму нагреть им воды для ванной и затем, раздевшись до пояса, обтирались. Мы, трое детей, лежали в углу на кухне. Тут же была и мама, ставшая ругаться, что они полуголыми при нас ходят. Услышав её, в комнату вбежал немец и схватился за кастрюлю с кипятком. Я каким-то шестым чувством поняла, что он хочет её обварить. Заорав, уцепилась за него. На мой крик прибежал их командир. Схватил этого за шиворот, и я услышала: « Nein , nein ” и затем на немецком: «Прекрати, девочка плачет!», на что ему тот ответил на чистом русском языке: «А ты только послушай, какими словами она нас поносит».

Я спрашиваю бабушку Катю, тот, изверг нашим был? Предателем? Она качает головой, говоря, что не знает. Просто такое вот было. Вообще про немцев не может сказать, что они их обижали. Всю грязную работу за них делали полицаи.

- Фрицы придут, то полицаи ( которые из наших же, местных украинцев) всё для них отнимут, пройдясь по домам. Наши придут — сами всё отдадим. Если бы вы только видели, как им тяжело приходилось....
Без оружия и без поддержки
- Всему тому, о чем сейчас расскажу, я была свидетелем. Наши наступали на посёлок, чтобы выбить немцев. Шли цепью, которую замыкал человек в белом полушубке. И вот рядом с нашей калиткой приостановился юный боец, ну совсем ещё мальчик (в 50(!) метрах от него уже были немцы!) и крикнул этому крайнему: "Дай мне автомат!". Тот в ответ ему матом: "Видишь фрица? Отними у него!".

Мама мне потом говорила, что это заключенные были, добавила бабушка Катя. Странным получался наш разговор. Слишком уж горьким, открывающим то, о чем раньше предпочли бы умолчать. Но ведь было это. И свои, ставшие сразу же полицаями, и безоружное "живое" мясо, посылаемое командирами на убой. Всё было, а мы всё равно победили. Благодаря людям, земле, вере. Помнит бабушка Катя, как всем селением спасали еврейку. Прятали её под разросшимся кустом сирени. Еду ей носили дети, в том числе наша героиня. Только всё равно не уберегли. Немцы её убил и, несмотря на то, что л ет ей было за семьдесят...
Эпоха большой нелюбви
А что после войны, бабушка Катя?.. Как жизнь устраивалась? -

- Поступила в 1949-м в авиационный ростовский техникум. Закончила и по распределению приехала в Оренбург. И здесь все 38 лет отработала на "Стреле", - тут замолчит на секунду наша героиня, улыбнется очень быстро глазами и скажет:

- Последняя ракета, которую я сделала, ещё стоит на вооружении. На вопрос, как называется, ответит: "Не скажу, мало ли".

И мы не станем больше возвращаться к этой теме, лишь единожды она обмолвится: "Вернись всё назад, не пошла бы я оружие делать. Перед человечеством как-то неловко".

Попрощаемся с Екатериной Николаевной, уйдем со стадиона с символичным названием "Прогресс" каждая своей дорогой. Только долго будут в голове вертеться её слова: "Замечаю много хороших молодых людей здесь, но нехороших все-таки ещё больше. Благородные натуры воспитываются в результате труда, а сейчас мало трудятся – всё больше работают. В чем разница? Труд – это то, что ты создаешь своими руками или головой и ни в коем случае не перепродажа чего-то. Мне последнее время вообще кажется, что мы сейчас не живем, а выживаем. Доброты стало меньше, без которой и без ледникового периода замерзнуть не трудно.

Екатерина Николаевна 38 лет строила ракеты на «Стреле» и...бегала. В свои 80 лет она и сейчас за одну тренировку проходит десять километров на лыжах.

- Я всю жизнь занимаюсь спортом. Чтобы быть сильной, не падать и никогда не позволять топтать себя.